А вот фиг вы угадали! Автомат коротко татакнул, и француз отвалился от машины, упав под колеса. Я тут же перенес огонь на второго, но тот гад оказался шустрым и почти успел нырнуть за жернов. Только вот почти – не считается. Судя по тому, как противник вскрикнул, свою пулю он не пропустил. Стоя на колене и прижав приклад к плечу, я настороженно водил стволом по сторонам, выискивая возможных затаившихся врагов. Но никто больше не появлялся. Слышны были только все более редкие выстрелы со стороны поля и слезливое бормотание раненого, лежащего за каменным бубликом. Несколькими перекатами проскочил за машину, все время опасаясь гипотетического третьего, который мог затаиться на втором этаже мельницы. Но по мне никто не стрелял, только подраненый лягушатник, откинув подальше винтовку, кособоко встал, опираясь на жернов и глядя в ту сторону, откуда я минуту назад его подстрелил. Не особо обращая на недобитка внимание, нащупал под ногами половинку кирпича и крикнув:
– Граната!
Метнул его в выбитое окно на втором этаже. Француз, услышав мой вопль, шарахнувшись в сторону, упал, а вот на мельнице была тишина. Никто там кипеж не поднял, спасаясь от гранаты. Значит, действительно пусто… Ну вот и славно. Адреналиновая волна, которая накрыла с начала боя, стала отпускать, поэтому опять заболели голова и ребра, которые потревожил скачками по этим развалинам. Выстрелы возле теплиц прекратились совсем, и я подошел к поднявшемуся французу, в котором с удивлением узнал баклажаноносого знакомца. Совсем хорошо, будет кого вдумчиво поспрашивать… В этот момент через заборчик легко перепрыгнул Федор.
– Как тут у тебя?
– Чисто. Даже «языка» взял.
– И мужики тоже закончили. Сейчас сюда подойдут.
– Потерь нет?
– Еще не знаю точно, но вроде нет.
Вскоре показались наши партизаны. Потерь действительно не было. Только Генка-пулеметчик получил в руку по касательной, но это относилось к разряду царапин. Да уж – пулемет в упор и четыре автоматических ствола с фланга, это вам не цацки-пецки. Шестерых макизаров уложили в первые же секунды. Оставшиеся четверо брыкались не больше трех минут и, потеряв еще двоих, подняли руки. Увидев морду одного из пленных, я метнулся к нему и с ходу влепил кулаком в ухо. Еще один, блин, знакомый. Жалко, конечно, что не желтозубый, но и рыжий Дик тоже сойдет.
Пока мужики подтаскивали и грузили в кузов убитых, я, извинившись, оттащил англичанина в сторону и, достав нож, приступил к потрошению. Взялся столь рьяно, помня, как эта падла на меня ноги складывала, что рыжий сначала глухо орал, уткнувшись мордой в битые кирпичи, а потом начал вываливать информацию. Оказывается, они были уверены, что я утоп. В глубокой печали и ожидании грядущих звездюлей от начальства приехали к месту посадки самолета. Но улетел только Сэм с двумя лимонниками. Дик оставался во Франции инструктором и координатором этого района. А вчера днем к ним, выпучив глаза, прискакал один из местных макизаров, который клялся, что видел утопленника живым и здоровым в компании местного русского. Рыжий в потустороннюю жизнь закономерно не поверил, но слова насчет русского эмигранта заставили его напрячься, и на всякий случай он сам рванул посмотреть живого мертвеца. Убедившись, что прихрамывающий человек, совершающий променад возле шато, и есть тот самый прыткий дипломат, Дик чуть не обделался от восторга. Он тут же собрал весь свой отряд и разработал план операции. Начальству, помня совсем недавний конфуз, решил ничего не докладывать. Думал сначала захватить бывшего пленника по новой, а потом триумфально преподнести его, полностью реабилитируясь перед командованием и попутно опуская ниже плинтуса желтозубого Сэма. Все мелочи вроде были учтены, но вот на наличие пулемета в упор он никак не рассчитывал.
И соответственно на такое количество русских тоже. Теперь жалеет, что не провел более доскональную разведку и поторопился. Но, как говорится, поздно пить боржоми, когда почки отвалились…
Поняв, что все, кто знал о моем воскрешении, находятся здесь, я сильно повеселел. И побежал делиться этой новостью с Мишкой. Он тоже порадовался. А позже, выяснив, что рыжий ни хрена не знает, откуда у англичан могла появиться информация относительно нашей миссии, я без особых угрызений совести приобщил Дика к трупам в кузове. Подраненного француза мужики после допроса тоже ухлопали.
Когда ночь уже стала заменяться серой мглой, Мишка с Седым погнали грузовик к известному Кравцову глубокому шикарному омуту, а мы пошли в дом. Очень кстати поваливший снег постепенно скрывал все следы прошедшего боя. Такими темпами через час тут будет нетронутая целина и ни одна собака не догадается о ночной стычке…
Кстати, бой не вызвал никакого ажиотажа в Сент-Антуане. Там просто ничего не слышали. Михаил специально на следующий день ездил туда пообщаться со знакомыми жандармами. И они, пребывая в блаженной неге и расслабленности от качественного вина, привезенного приятелем, так и не задали ему ни одного вопроса относительно ночного шума. Выходит, правильно было предположение, что холмы и лесок надежно скроют все звуки. Да и расстояние в десять километров давало о себе знать. Мы же не с орудий там лупили… Что же касается случайных свидетелей, то зимой в пять утра в сельской местности Франции все спят, так что с этой стороны подвоха тоже не ожидалось. Но несколько дней все равно провел в напряжении.
Потом, когда окончательно успокоился, попробовал связаться со своими. Я до этого как-то особо не задумывался, но когда Михаил сказал, что ему надо позвонить в Лион, меня как по башке стукнуло! Блин! Тут же Европа и с телефонизацией все нормально! У Кравцовых в доме, правда, телефона не было, и они звонили из Сент-Антуана. Я было заподпрыгивал ехать с Михаилом, но потом резко остыл. Телефона Аленки не знал. Из головы просто вылетело спросить. А звонить в гостиницу – вообще полная глупость. Санин с ребятами уже должен был давно уехать. Поэтому искать там заокеанских бизнесменов смысла нет. Но если их все-таки после ночного шухера замели, то еще и опасно, так как телефон вполне мог быть на контроле у гестапо…