– Илья Иванович, а что это за песню вы напеваете?
– Я?
– Вы, вы!
Блин! Даже не заметил, что машинально под нос мурлыкать что-то начал. А так как я сейчас был за границей, то и песня соответственная на языке вертелась про то, что не нужен мне берег турецкий и Африка мне не нужна. Белых офицеров она так заинтересовала, что они чистку отложили и внимательно вслушивались в мое бормотание. А потом потребовали воспроизвести весь текст громко и отчетливо. Старички даже от стихов впечатлились. Аристарх Викторович, покрутив головой, поинтересовался, кто автор данного произведения. Я ответил, что точно не знаю, но вроде кто-то из белоэмигрантов, которые сначала ушли в Стамбул, а потом вернулись в СССР. Тут разговор свернул на указ Сталина про эмигрантов. Пришлось минут тридцать проводить политинформацию, хотя поначалу, помнится, хозяева были настроены против советской пропаганды. Когда я выдохся, Игнат Киреевич, пожевав губами, поинтересовался:
– А лично вы, как считаете, насколько правдивы были слова Сталина в этой речи и не ждет ли нас всех по приезде стенка в ЧК? Слащев вон тоже в свое время вернулся в красную Россию; и где теперь тот Слащев?
– Про Слащева ничего не знаю, поэтому сказать не могу. Но сейчас и политика изменилась, и подход совсем другой. Сами подумайте, зачем собирать людей со всего мира, чтобы их потом стрелять или сажать? Особенно после таких потерь, которые уже понесла наша страна. Союзу сейчас восстанавливаться надо, поэтому каждая светлая голова и каждая пара рук на счету будет. А что касается белых офицеров, то я сам встречал одного бывшего подпоручика, который в начале войны сколотил партизанский отряд в Белоруссии и долбил немцев, только шум стоял. Сейчас он майор Красной Армии, полком командует… Наверное, это показатель?
Дедки покивали, а я, помня о деле, спросил, есть ли в этом доме бинокль. Оптика быстро нашлась, после чего, подхватив штуцер, пошел на чердак вести наблюдение. Сегодня, конечно, вряд ли что произойдет, но береженого бог бережет, поэтому службу надо тащить, как положено, и не расслабляться.
До вечера просидел под крышей, только пару раз доверив глазастому Петьке меня подменить. Хозяин дома с друзьями были уже не в том возрасте, чтобы долго сидеть на холодном чердаке, вглядываясь в подернутые туманом голые поля, поэтому пацану в этом деле доверия было гораздо больше. Там же с нами терся и Леонид, который, невзирая на свои минус два по зрению, вносил посильный вклад в дело обнаружения вражеского шпиона. Чтобы мальчишки не заскучали, рассказывал им возможные варианты штурма шато и способы отражения атаки. Потом наглядно демонстрировал на местности, где и как могут группироваться основные и вспомогательные силы нападающих, а также откуда мы их рассчитываем прищучить. М-да… Честно говоря, на таком НП можно всю жизнь провести. Тут тебе и горячий чай с бутерами, и шевелиться можно, сколько захочешь, и сверху не капает, и с боков не дует… А то, бывает, лежишь второй час в луже, и дождь на глазах прямо в снег превращается. Ты уже тела не чувствуешь, а размяться возможности нет, потому что до фрицев меньше ста метров и кто-то из этих скотобаз по закону подлости обязательно в твою сторону пялится…
Часа через три после наступления темноты я увидел отсвет фар на дороге и к дому свернул какой-то грузовичок. Заслав Леньку вниз, чтобы он предупредил отца, сам взял подъезжающую машину на прицел. Петька сопел над ухом, сжимая дробовик, поэтому я, от греха подальше, отослал его наблюдать за тылами. Правда тревога, как и надеялся, оказалась ложной. Из кабины «шкоды» выпрыгнул Мишка, который, держа руку на отлете, осветил свое лицо фонариком, а из кузова мягко посыпались вооруженные люди. Так, так, так. У них там вроде даже MG имеется? Это есть большой гут…
Теперь бы только Михаил оказался действительно человеком, не связанным с англичанами, и можно будет успокоиться. А то ведь я полдня себе все голову ломаю – вдруг сейчас будет подстава? Младший Кравцов связан с Сопротивлением. Его слова насчет патриотизма и Родины могут быть просто словами. И вполне может случиться, что он на лимонников работает, и когда я выйду знакомиться с приезжими, прыткого советского дипломата повяжут по новой. Поэтому с чердака не ушел, только отослал вниз Петьку, а сам остался ждать гостей наверху. Пока ждал, завесил слуховые окна одеялами и зажег керосинку, поставив ее возле входа. Минут через десять в проеме люка показалась Мишкина голова. Щурясь на лампу, он спросил:
– Илья, ты здесь?
– Да.
– Со мной еще двое. Мы заходим.
– Заходите. Только, Михаил, очень прошу, вы резких движений не делайте и оружие возле керосинки сразу сложите.
– Хорошо, понял…
Кравцов буркнул приказ куда-то вниз и вылез на чердак. За ним поднялись еще двое парней. Один седой, со шрамом от скулы до уха, а второй, небольшого роста, крепенький, без особых примет и одетый в кожанку почти как у меня. Вошедшие спокойно сложили стволы на пол и, отойдя шагов на пять в сторону от люка, стали ждать, чего им еще скажут. Но пока говорить было особо нечего. Присев возле оружия, я потянул из кучи не автомат, как можно было ожидать, а «вальтер», рассчитывая, что даже если это и ловушка, то варить будут патроны именно из автомата, а пистолетные не тронут. Ну не могут же они, в самом деле, портить боеприпасы во всем своем оружии?
Проверив обойму выбранного «вальтера», сразу почувствовал себя гораздо увереннее и, забросив штуцер за плечо, спросил:
– Лагерники есть?
Седой, ухмыльнувшись, ответил:
– Мы с Серегой из «Гелички».