Гнусавый, которого стоящий возле окна здоровяк назвал Сэмом, оскалился, показывая желтые лошадиные зубы:
– Мы, конечно, знаем, что ты русский. И даже зачем ты и твои дружки прибыли во Францию, тоже знаем. Собирались договориться с бошами за нашей спиной? Молчишь? Ну-ну… Ничего, ночью мы тебя вывезем с материка, а у нас ты все расскажешь.
– Вы что, ребята, охренели? При чем тут – за вашей спиной? Насколько я знаю, переговоры шли о выкупе некоторых наших людей, находящихся сейчас в концлагере под Мюнхеном. Мы три чемодана денег для этого привезли. Я – обычный охранник и имен их не знаю, но деньги видел сам. У нас с моим командиром и была основная задача охранять эти фунты.
Видно, слова про охранника и деньги были для англичан неожиданны. Сэм, нависнув надо мной, отрывисто спросил:
– Как твое имя?
Не моргнув глазом, я представился именем сопровождающего из охраны:
– Старший лейтенант Олег Михеев.
– Годдем!
Желтозубый опять ругнулся, но, взяв себя в руки, подозрительно спросил:
– А почему ты нам это все рассказываешь, Михеев? Разве эти сведения не являются секретными и ты как коммунист не должен хранить тайну?
– Должен. Только я еще и реалист. Если начну запираться, то вы из меня если не здесь, то на вашем острове все равно все выбьете. А так, может быть, хоть какой-то шанс остаться в живых. Тем более, особой тайны в выкупе пленных не вижу…
Вроде бы удовлетворенный ответом Сэм выпрямился и, обращаясь к остальным, сказал:
– Дьявол, этот красный, конечно, врет – какой он охранник без оружия? Вспомни, огонь велся только из «стэна», а будь у него пистолет, мы бы сначала пистолетные выстрелы услышали. Дик, ты что скажешь?
– Скажу, что парень не дурак, с оружием по городу ходить. Слишком это опасно – он ведь не в Москве. То есть русский вначале действовал голыми руками. А я ведь сразу говорил, что дипломат не может быть таким прытким. Это точно – боевик из НКВД. Смотри сам, он вчера играючи положил семерых французов и, если бы не мой трюк с гранатой, убил бы их всех.
– Лягушатники вообще были готовы разбежаться после первого выстрела, да и бойцы из них, как из тебя танцовщица кабаре… Но ты прав, подготовка у парня специфическая. С другой стороны, хоть он и охранник, только ведь глаза у него есть? Что-то видел, что-то слышал, о чем-то догадывается. Так что шефу придется удовлетвориться им. Тем более, мы вообще в последний момент успели. Из-за того чертова «мессершмидта» целых два дня потеряли…
Я слушал, как они переговариваются, и на душе было крайне муторно. Если меня переправят в Англию, то все… Разговорить можно любого, как бы он ни брыкался и ни изворачивался. Так что, лишившись ногтей и с отбитым нутром я им один хрен все расскажу. Даже сам не желая этого. Кому как не мне знать про потрошение пленных… А эти, из Интеллидженс Сервис, имеют подготовку не хуже. То есть в МИ-6 по-любому попадать нельзя. Во всяком случае – живым.
Вот ведь, когда уже слышал свистки патрульных, то появилась надежда, что Мессинг говорил не про этот случай. Зря, выходит, надеялся… Мне вдруг стало до ужаса страшно помирать. Хоть и знал про следующую жизнь, но вот так, сознательно нарываться на пулю было очень хреново. Только разболтать все на допросе было еще страшнее. А потом вдруг вспомнил глаза Вальки Лизачева перед тем, как он на гранату лег. Это еще под Могилевом было, мы тогда в разбитом доте оборону держали. Фриц сзади подполз и в пролом швырнул свой подарочек. Деваться было некуда, вот Валька на нее и прыгнул. Только он четверых спасал, а я что, трястись буду, когда речь про миллионы идет? И кем меня после этого назвать можно?
Когда про Лизачева вспомнил, то сразу легче стало. Даже голова перестала болеть, так как решение было принято. Теперь главное – надо будет врагов всерьез напугать, чтобы они не по конечностям били, а на поражение.
Тут англичане прекратили свои разборки и Сэм опять подошел ко мне. Остановился, заложив пальцы рук за ремень и уже открыл рот, намереваясь что-то сказать, как послышался звук мотора. Один из захватчиков, глянув в окно, вышел, а я, решив, что лучшего момента не будет, захотел пинком приложить их командира между широко расставленных ног. Но вот не успел. Эта сволочь, даже не особенно торопясь, влепила мне такой хук справа, что я опять кувыркнулся на лавку. Такая каверза со стороны желтозубого была полной неожиданностью, поэтому уклониться не успел и поймал плюху всей мордой. Сквозь звон в башке услышал удивленный голос одного из «джимми»:
– Зачем ты его так?
– Да что-то глазки у этого красного забегали. Наверняка гадость сделать хотел. А даже если и нет, то профилактика не помешает…
Этот удар опять вернул пульсирующую боль в затылок, и теперь о том, что врага можно спровоцировать на стрельбу, и речи не было. Я, как вареный таракан, только на месте мог сидеть, без резких трепыханий. Глядя на мои «плавающие» глаза, лимонники, переговорив между собой, развязали руки и, набросив петлю на шею, привязали к лавке, посоветовав спать и не дергаться.
Часа через четыре, уже к вечеру я слегка очухался и решил совершить новую попытку. Для этого попросился в туалет, рассчитывая, что всей гурьбой они меня провожать не будут и появится хоть какой то шанс. Но рыжий Дик посоветовал, если невтерпеж – валить прямо в штаны. Да еще и заржал при этом, скотина. Но в туалет-то хотелось по-настоящему! Замерз как цуцик, вот уже терпежу никакого и не было. Только я напрасно взывал к человеколюбию и пониманию. Англичане лишь прикалывались.
Ну да – обоссанный пленный, считай, уже наполовину сломлен. Человека можно по-разному гнуть. Раздеть, например, и, оставив без штанов, приступить к допросу. Или дождаться, когда взрослый мужик сходит под себя. Это сильно выбивает из колеи даже не очень ранимые натуры. Вообще способов психологически давить пленного немерено существует, но вот этот на меня точно не подействует. Я в прошлой жизни немецкую порнуху с извращениями видел и не обрыгался, а тут – в штаны надуть… Пфе! Да получите! Лимонники, увидев лужу и мою довольную физиономию, сильно обозлились. Начали вопить, что я – грязная красная свинья, и даже хотели побить. Только их порыв был сбит звуком подъехавшей машины. Дик еще с одним человеком выскочили наружу, а вернувшись, сказали, что все готово. Меня отцепили от лавки, опять связали руки и выволокли на улицу.