Все зависит от нас - Страница 140

140

* * *

Вот и Бляхин сначала тоже мне втирал про грандиозные планы Петра Краснова по реформации, как он выразился, «России-матушки». Но потом, после моих реплик, постепенно потерял связь с реальностью и завелся не по-детски. В конце концов мне его брызги надоели, и я, рыкнув, задал провокационный вопрос:

– Послушайте, Блядин, а вы что, из дворян?

«Язык» на полуслове заткнулся и несколько секунд недоуменно смотрел на меня. А потом до него стало доходить, что он сейчас наговорил. Побледнев, бывший преподаватель словесности даже не возмутился на переделку своей фамилии и отчаянно замотал головой:

– Нет-нет, гражданин капитан! Родители у меня мещане. Дворян ни в каком колене не было…

– А чего же тогда ты про порку рассуждаешь, как граф в пятнадцатом поколении?

– А… Эм… Эээ…

Предатель явно не знал, куда деться, и готов был отрезать свой язык собственноручно. Я же, глядя по-прежнему с ненавистью, спросил:

– И если ты, гнида, всех людей на конюшнях запороть хочешь, то с кем Россию возрождать собираешься? C подобными тебе? Или с недопоротыми? Но ведь таких и не будет, потому что вы народ свой ненавидите и хуже немцев себя ведете. Может, про Холодова напомнить из вашей веселой шайки? Которого даже фрицы за излишние зверства судили и шлепнули?

Бляхин, поняв, что этот так хорошо начавшийся допрос может закончиться фатально, прижав пухлые руки к груди, ответил:

– Что вы! Холодов – садист и получил по заслугам.

И даже если бы немцы его не осудили, то мы сами его подвергли бы обструкции. И народ русский я люблю. Вы мне можете не поверить, но я всегда радел о чаяниях народа. Заботился и поддерживал людей как мог. И с врагами его боролся по мере сил. Вот, например, в сороковом году к нам методист один из Минска приезжал и в нашей школе нововведение хотел устроить, не прислушавшись к мнению преподавательского состава. Явно антинародное нововведение. Я тогда не только против него на собрании выступил, но еще послал сигнал в районное управление НКВД. Там тоже признали задумку этого методиста вредитель-ской и даже выяснили, что он скрывал в анкете свое прошлое. Представляете, этот человек при царе в Томском университете преподавал и после революции с Колчаком дела имел! А я, проявив бдительность и заботу о народе, вывел его на чистую воду!

Я, слушая последнюю тираду пропагандиста, полно-стью охренел. Блин, может, он просто с катушек съехал, от резкой перемены в жизни? Ведь еще вчера кофе с друзьями-фрицами вкушал, а сегодня его русские особисты трясут, вот и потекли нежные интеллигентские мозги? Ну не может нормальный человек с жаром говорить сначала одно, а через две минуты прямо противоположное, да при этом еще и в стукачестве признаваться? Хотя с другой стороны… та же Новодворская покруче фортели выкидывала. Вспомнив жабоподобную «московскую девственницу», только потряс головой. Нет, этот пример какой-то неудачный. Не зря ведь ее в психушке держали… Но, может, этот Бляхин – мужской вариант Новодворской? Такой же прибабахнутый на всю голову пациент психбольницы? Только ведь у немцев с этим строго – ненормальных они комиссуют. А тем более этот вообще пропагандист… Вдруг он на людей бросаться начнет, прямо посередине своей пламенной речи – конфуз, однако, получится…

РОАвец, не мигая, смотрел на меня, жадно пытаясь увидеть на лице советского капитана решение своей дальнейшей судьбы, а я вдруг понял – никакой он не псих! Просто падаль, типа Ковалева, который в Грозном солдатам-новобранцам кричал – «Русские, сдавайтесь!» И все он прекрасно соображает, только вот в спеси своей его иногда заносит – видно, просто переключиться не успел. Но позже наверняка переключится. Подобные ему, как черви – хоть пополам режь, а всегда приспособятся и выживут. Не зря же он мне сейчас про методиста вспомнил. Наверняка на следующем допросе этот Бляхин уже будет рассказывать о своем активном сотрудничестве с нашими органами перед войной. А через неделю всем будет говорить, что к РОАвцам попал, желая разложить их армию изнутри, и возмущаться, почему его еще за это орденом не наградили. И позже, в лагере, обладая хорошо подвешенным языком, всем будет трепать, что его, героя-разведчика, несправедливо осудил кровавый сталинский суд. А когда война кончится и пройдут годы, в конце концов добьется своей полной реабилитации, но так как натуру не переделаешь, заделается ярым диссидентом и будет людей своей поганой философией дальше травить.

Отбросив желание пристрелить эту сволочь сразу, я, достав лист бумаги и чернильную ручку, стал писать приказ. М-да, редко приходится пользоваться привилегиями личного порученца Верховного, но сейчас это именно тот случай, когда ими воспользоваться надо. Нет, стрелять пропагандиста я не буду. Во-первых, это как жирного таракана голой рукой раздавить, а во-вторых, пуля в башку для подобного типа – слишком гуманно. И в лагерь он, разумеется, не пойдет. Там эта гнида будет иметь огромный шанс выжить.

Именно поэтому я своей властью направлял предателя, Бляхина Ипполита Аристарховича, в тридцать вторую отдельную штрафную роту. Через две недели эти штрафники, в ходе нашего будущего наступления, будут в первых рядах атаковать Штельский укрепрайон. А мужики в тридцать второй суровые, и ни сбежать, ни закосить этот Блядин не будет иметь никакой возможности. Так что попрет на укрепления своих бывших хозяев как миленький. А там и посмотрим, насколько Бог справедлив…

Написав помимо приказа еще и записку для ротного «тридцать два», я, вызвав охрану, передал им пропагандиста, а сам, закурив, уставился в окно. Нет, ну надо же, какой привет из будущего мне достался. Попадавшиеся до этого РОАвцы шли служить немцам по разным причинам. Кто жизнь спасая, кто власть ненавидя, кто просто желая сытой и довольной жизни после немецкой победы. Только все они предварительно попадали в плен и лишь потом становились изменниками. Но вот гражданского человека, добровольно пришедшего в эту армию предателей, я еще не встречал. Так что теперь, пообщавшись с пропагандистом, ощущал себя, как после просмотра новостей НТВ розлива середины девяностых годов.

140