Потом мысль перескочила на слова Марата. Блин! И как я про это запамятовал? Ведь в прошлой жизни даже передачу видел о том, как икону туда-сюда таскали, но вот забыл и все. Даже когда Колычев про Тутанхамона, то есть, тьфу, про Тамерлана говорил, я про Божью Матерь и не вспомнил. Надо же – получается, правду по телевизору про нее трендели. Только все равно считаю – в людях все дело было да в резервах. Не успей подойти эшелоны из Сибири или мужики-ополченцы дрогнули и все – пипец. Никакие иконы не помогли бы. Так что теперь, по-хорошему, именно с тех ребят, что в мерзлую землю Подмосковья ложились, и надо новые иконы писать. Вот такой вот материализм…
– Подъем, мужики. Труба зовет! Давай в темпе – оправиться, пожевать и на выход! Максимилиан, зови сюда Марата, хватит ему под кустами торчать.
Народ, распихиваемый легкими пинками, стал быстро подниматься и готовиться к утреннему жору. Потом, уничтожив все следы своего пребывания в доте, закопали лишнее барахло под деревом. То есть закапывали мы с Геком, а остальные по последнему разу проверяли свои минно-взрывные прибамбасы. В конце концов, когда до рассвета оставалось не более часа, моя команда построилась, попрыгала, и мы начали выдвижение к Ангербургу. Правда перед этим я сказал:
– Во избежание случайностей с этой минуты все разговоры только по-немецки. Понятно?
– Яволь!
– Ну тогда за мной!
К нужной точке подошли как раз с первыми лучами солнца. Епрст! Ну надо же, даже в этом болотно-хмарном краю тоже солнышко бывает! Я за эти дни даже соскучиться по нему успел. А то в Германию попали – как к морокам угодили – серость, хмарь, низкое свинцовое небо, черные деревья… Но только солнце вылезло, сразу все поменялось. И ярко-синее небо поднялось вверх, на свое место, и лес стал обычным, и даже запахи весенние появились, которыми вчера и не пахло. Сразу жить захотелось. Причем желательно – с молодой и красивой… С трудом отогнав непотребные мысли, но так и не сумев стереть улыбку с физиономии, приказал:
– Действуем, как планировали. Вам – рацию на прием и выдвигайтесь к каналу. Мы с Геком оттягиваемся к лесополосе и наблюдаем. Как только появится голова колонны – даем сигнал. Все ясно?
Ребята, на которых, видно, тоже подействовала погода, щерясь от уха до уха, кивнули.
– Тогда – разбегаемся. Встреча – ниже плотинки, там где речка к озеру поворачивает. Погнали!
И мы разошлись… По уму, конечно, лучше бы не разделяться, но вот чтобы все было без осечек, передатчик должен быть как можно ближе к радиовзрывателю, а с того места совершенно не видно Кирхенштрассе – деревьями закрывает. Ближе подбираться – так потом, сваливая, канал надо будет форсировать, а это не есть гут. Так что мужики будут сидеть со своими машинками, где и договаривались. А мы с Лехой пойдем к грузовикам, которые стоят на выезде из города. Метрах в трехстах от них торчит замечательный бугорок, с которого нужный нам участок улицы отлично просматривается. На той высотке даже жидкие и прозрачные кустики есть, так что замаскироваться худо-бедно получится.
В общем-то, как задумывали, так и получилось. Я сначала хотел было понаблюдать в бинокль за мужиками, но, так и не найдя их, перенес внимание на город. Только там ничего интересного не происходило, лишь людей, наверное, из-за хорошей погоды на улицах прибавилось. Да еще появились нацистские флаги, вывешенные в окнах домов. Так как вчера их не было, то это означает, что подготовка к параду идет полным ходом – даже наглядную агитацию развесили. М-да… А эта Церковная улица – довольно оживленное место. Блин, может выйти нехорошо, если гражданских покрошим. Перед Максом очень неудобно будет. Глядя на повозки и людей, так и шмыгающих по Кирхенштрассе, раздраженно сплюнул. Зараза! Ведь только вчера – была тихая улочка! Хотя руины, в которых делались закладки, почти на выезде из города, и будем надеяться, что основная масса «восторженных» зрителей останется в центре. Постепенно беготня прекратилась, и до меня стали доноситься обрывки речи, звучавшей по «матюгальнику». Ага! Началось! Сейчас они помитингуют, а потом эти прибалтийские суки пройдут маршем до наших мин. Дальше им ходить точно не придется. От избытка чувств пихнул ботинок наблюдающего за своим сектором Гека. Он, оторвавшись от бинокля, показал мне большой палец – дескать, все просто замечательно складывается, и мы опять прилипли к оптике.
«Матюгальник» надрывался минут сорок, потом наступила тишина. Ну все, скоро вся эта эсэсовская кодла будет здесь! Я проверил коробочку рации, выставленную перед собой – нормально, работает… Потом справа послышался шум двигателя, и, повернувшись туда, засек подъезжающий к грузовикам автобус. Интересно, а автобус зачем? Офицеров возить с комфортом? Ну-ну… Теперь вам только их трупы фрагментарные возить придется! Я злобно хмыкнул, но тут увидел такое, отчего чуть не выпустил бинокль из мгновенно вспотевшей руки.
Из автобуса выводили детей. Маленьких, лет по шесть, не больше. Много. Чистенькие и ярко одетые, они все выходили и выходили из автобуса. Потом три девки, наверное воспитательницы, раздали им флажки со свастикой и, построив в колонну, повели навстречу параду. Не доходя до руин и соответственно до нашей последней закладки метров тридцать, малышню распределили по обеим сторонам дороги, и те остановились, размахивая своими флажками.
Твою мать!! Траханные бабуины!! Что же делать?!
Я никак не мог сообразить, попадают ли эти детсадовцы в сектор последней мины. Вроде не должны… А вдруг?.. Пилять! В этот момент Гек, не отрываясь от бинокля, сказал: